ВОСПОМИНАНИЯ
Лето 1866 года Ф. М. Достоевский провел в Люблине у Ивановых. Ивановы занимали большую деревянную дачу невдалеке от парка. Их большая семья летом еще увеличивалась: А. П. Иванов брал к себе на дачу гостить студентов, которым некуда было уезжать, детям разрешалось приглашать товарищей и подруг. Так как Ф. М. Достоевскому нужен был ночью полный покой (он обычно писал по ночам), а в даче Ивановых слишком было людно для этого, — то заплачет ребенок, то молодежь вернется поздно с гулянья, то встанут чуть свет, чтобы идти на рыбную ловлю, — Достоевский поселился рядом, в пустой каменной двухэтажной даче, где занял только одну комнату. К нему ходил ночевать лакей Ивановых, потому что боялись его оставлять одного, зная о его припадках. Но в течение этого лета припадок был всего один раз.
Однажды лакей, ходивший ночевать к Достоевскому, решительно отказался это делать в дальнейшем. На расспросы Ивановых он рассказал, что Достоевский замышляет кого-то убить — все ночи ходит по комнатам и говорит об этом вслух (Достоевский в это время писал "Преступление и наказание").
Дни и вечера Достоевский проводил с молодежью. Хотя ему было сорок пять лет, он чрезвычайно просто держался с молодой компанией, был первым затейником всяких развлечений и проказ. И по внешности он выглядел моложе своих лет. Всегда изящно одетый, в крахмальной сорочке, в серых брюках и синем свободном пиджаке, Достоевский следил за своей наружностью и очень огорчался, например, тем, что его бородка была очень жидка. Этой слабостью пользовались его молоденькие племянницы и часто поддразнивали дядюшку его "бороденкой". Несмотря на большую близость с детьми Ивановых, Достоевский все же всех их звал на "вы" и никакие выпитые "брудершафты" не помогали ему отказаться от этой привычки.
Достоевский любил подмечать слабые или смешные стороны кого-нибудь из присутствующих и забавлялся, преследуя шутками, экспромтами свою жертву. Молодежь смело отвечала ему, и между ними были постоянные веселые пикировки. Особенно весело бывало за ужином. На террасе Ивановых накрывался длинный стол, аршин в девять; за столом всегда человек двадцать и больше. На одном конце старшие Ивановы и с ними Федор Михайлович, на другом — самая юная молодежь. С своего конца Достоевский вдруг обращался к робкой молоденькой подружке Наде Алексеевой с следующим замечанием:
— Надя, как вам не стыдно, что вы мне не даете покоя и все время толкаете под столом ногой?
Надя краснела, смущалась, а подруга ее, Юля Иванова, бойко вступалась за нее:
— Вот вы считаетесь за умного человека, а не можете сообразить, что у Нади нога не в десять аршин и она достать вас не может. Это скорее признак глупости...
Старшие, чтобы оборвать пикировку, задают вопрос о том, куда компания думает отправиться гулять после ужина, и это всех отвлекает от спора.
После ужина бывало самое веселое время. Играли и гуляли часов до двух-трех ночи, ходили в Кузьминки, в Царицыно. К компании Ивановых присоединялись знакомые дачники, жившие в Люблине по соседству. Во всех играх и прогулках первое место принадлежало Федору Михайловичу. Иногда бывало, что во время игр он оставлял присутствующих и уходил к себе на дачу записать что-либо для своей работы. В таких случаях он просил минут через десять прийти за ним. Но когда за ним приходили, то заставали его так увлеченным работой, что он сердился на пришедших и прогонял их. Через некоторое время он возвращался сам, веселый и опять готовый к продолжению игры. Рассказывать о своей работе он очень не любил.
У Ивановых любили играть в пословицы. Федору Михайловичу обыкновенно давали самое трудное слово. Он рассказывал в ответ на вопрос длинную историю, страницы в две, три, и угадать слово было невозможно. Часто он рассказывал по вечерам жуткие истории или предлагал присутствующим проделать такой опыт: просидеть в пустой комнате перед зеркалом минут пять, смотря, не отрываясь, себе в глаза. По его словам, это очень страшно и почти невозможно выполнить.
Недалеко от Ивановых жила семья Машковцевых. Родители уехали за границу, а несколько дочерей в возрасте четырнадцати — семнадцати лет оставались под надзором немки-гувернантки. Она была чрезвычайно строга к ним и обращалась как с маленькими детьми. В девять часов укладывала спать и на всякий случай отбирала обувь на ночь, чтобы предупредить возможность тайных прогулок. Федор Михайлович терпеть не мог эту немку, звал ее "куриная нога в кринолине" и жалел ее воспитанниц. Он предложил однажды вечером забрать с собой нужную обувь и отправиться поздно вечером к даче Машковцевых. Здесь он перед окном гувернантки спел пушкинский романс: "Я здесь, Инезилья..." — и когда было очевидно, что гувернантка крепко спит и не просыпается на пение, то компания обошла дом кругом, помогла выбраться наружу девушкам, снабдив их первоначально нужной обувью, и взяла с собой на прогулку. Такие проказы продолжались несколько ночей подряд.
Люблино в это время принадлежало богатым купцам, Голофтееву и Рахманину. Одного из них звали Петр, другого Павел, 29-го июня, в Петров день, именинники устраивали большое торжество, с званым обедом, увеселениями и фейерверком. Съезжалось богатое московское купечество; дачники, жившие в Люблине, также получали приглашение. Такое приглашение вместе с Ивановыми получил Достоевский. Сестра Вера Михайловна очень уговаривала его пойти на обед, он отказывался, наконец согласился с условием, что скажет в качестве спича приготовленные стихи. В. М. Иванова захотела заранее знать, что он придумал, и Достоевский прочел:
О Голофтеев и Рахманин!
Вы именинники у нас.
Хотел бы я, чтоб сам граф Панин
Обедал в этот день у вас.
Красуйтесь, радуйтесь, торгуйте
И украшайте Люблино.
Но как вы нынче ни ликуйте,
Вы оба все-таки...!
На торжественный обед Достоевский не пошел, несмотря на просьбы сестры, а потихоньку сговорился с молодежью, забрав провизию, уйти гулять на весь вечер в Кузьминки, на Толоконниковы дачи. На прогулке было очень весело, и компания вернулась в Люблино только к двенадцати часам ночи, к фейерверку. В. М. Иванова была по этому поводу очень недовольна братом.
Много веселья вносило присутствие в семье Ивановых племянника Ивановых и Достоевского, молодого доктора, Александра Петровича Карепина. Ему было двадцать шесть лет, он не был женат и отличался многими странностями. Все приключения диккенсовского Пиквика случались с ним. Несмотря на то что он окончил медицинский факультет и состоял врачом при Павловской больнице, в жизни он был почти идиотом. Он был предметом неистощимых шуток и глумлений для молодой компании Ивановых. Достоевский воспел его в ряде шуточных стихотворений, которые приводятся ниже.
ОДА В ЧЕСТЬ ДОКТОРА КАРЕПИНА
Поэт
Позволь пиите дерзновенну,
О ты, достойный славу зреть,
Его рукой неизощренной
Тебя, прекрасного, воспеть!
Кому тебя мне уподобить?
Какой звезде какому богу?
Чтобы тебя не покоробить,
Зову Державина в подмогу.
Тень Державина
Ростом пигмей, лицом сатир,
Всего он скорей монгольский кумир.
Поэт
Могу ль ушам своим я верить?
Поэт Фелицы и министр,
Державин может лицемерить,
Как самый ярый нигилист!
О нет! Он ростом Геркулес,
Хоть и приземист он.
Тень Державина
Танцует, как медведь,
Поет, как филин, он.
Поэт
Такую отповедь
Не выношу я! Вон!
(Тень Державина удаляется.)
Во время прогулки по строящейся железной дороге Достоевский сказал раз такой экспромт в честь Карепина:
По дороге по железной
Шел племянник мой Карепин.
Человек небесполезный
И собой велеколепен!
Карепин не был женат, но все время мечтал об идеальной невесте, которой должно быть не больше шестнадцати — семнадцати лет и которую он заранее ревновал ко всем. Он ненавидел эмансипированных женщин и говорил о том, что его жена будет далека от всех современных идей о женском равноправии и труде. В то время как раз все зачитывались романом Чернышевского "Что делать?", и Карепина дразнили, предрекая его жене судьбу героини романа. Достоевский заявил ему однажды, что правительство поощряет бегство жен от мужей в Петербург для обучения шитью на швейных машинках и для жен-беглянок организованы специальные поезда. Карепин верил, сердился, выходил из себя и готов был чуть ли не драться за будущую невесту. Достоевский предложил устроить импровизированный спектакль-суд над Карепиным и его будущей женой.
Федор Михайлович изображал судью в красной кофте сестры, с ведром на голове и в бумажных очках. Рядом сидел и записывал секретарь, Софья Александровна Иванова, и Карепины — муж и жена, подсудимые. Федор Михайлович говорит блестящую речь в защиту жены, которая хочет бежать в Петербург и учиться шить на швейной машинке.
В результате он обвиняет мужа и приговаривает его к ссылке на Северный полюс. Карепин сердится, бросается на Достоевского. Занавес закрывается, первое действие кончается. Второе — на Северном полюсе. Кругом снег из простынь и ваты. Карепин сидит и жалуется на свою судьбу. Достоевский в виде белого медведя подкрадывается и съедает его.
Подобные спектакли устраивались очень часто. Однажды в шутку разыгрывалась "Черная шаль" Пушкина. В другой раз устроена была торжественная процессия, сопровождающая Магомета II — доктора Карепина. Вся молодежь через Люблино отправилась в Кузьминки с боем в медные тазы, с свистками и пр. Вызвана эта забава была шутками Достоевского над Карепиным; Федор Михайлович начал серьезно уверять его, что он "манкирует своей карьерой", что звание доктора слишком для него ничтожно и что он мог бы занять более высокое положение. На вопрос Карепина, кем бы ему сделаться, Достоевский предложил ему назваться Магометом II. По этому поводу был опять организован какой-то суд над Карепиным. Во время допроса Карепин показал, что ему двадцать шесть лет, по поводу чего судья — Достоевский предложил секретарю записать, что "подсудимый сбивается в показаниях", так как Магомет II, сын Магомета I, не может быть в этом возрасте. Во время этой игры Карепин сказал какую-то дерзость одной из барышень, за что был приговорен к временному повешению: его подвесили на дереве на полотенцах под руки.
Следующее шуточное стихотворение Достоевского также посвящено Карепину, которого мать, а за ней все родственники звали Саней, Санечкой:
Полночь. В Павловской больнице
Слышен храп, порой чиханье,
И не спит в своей светлице
Лишь сверхштатный доктор Саня.
Куча блох его кусает,
Но не тем лишь мучим он,
Голова его пылает,
Полна жгучих, тяжких дум.
"Обучен в университете,
Всё катары я лечил
И в больничной сей палате
Не без пользы послужил.
Только б в штатные мне место
Да холеру Бог послал,
Уж всегда б нашлась невеста,
Только сам-то будь удал!" —
Наш Карепин прокричал.
Фельдшера же все сбежались,
А больные испугались.
Вот выходит Левенталь (1)
С прутом длинным, длинным, длинным:
"Это ви сейчас кричаль
Таким образом бесстыдным?.."
При чтении стихотворения Карепин в этом месте не выдержал, бросился на Федора Михайловича, не дал ему продолжать и готов был начать с ним драку. Мир был заключен только после того, как Федор Михайлович прочел следующее стихотворение, утешившее Карепина:
Как бы общество ни было
Молчаливо и грустно,
Миг — печаль его уплыла,
Только Саню принесло.
Отчего ж сие явленье,
Отчего улыбки, смех?
Саня! Ваших всех хотений
Я пророчу вам успех!
На стихотворные экспромты Достоевский был неистощим. По какому-то поводу он сказал следующее стихотворение о двух братьях Фольцах, бывших в компании Ивановых. Младший был гимназистом VII класса и почему-то был прозван "протухлой солониной", старший — студент I курса.
Когда в "протухлой солонине"
Я чувство чести возбудил
И он поклялся, что отныне
И носорогу б не спустил,
Тогда презренный Фольц собрался
Отмстить обиду впятером,
По неразвитости ж остался
Лакеем, хамом и ослом.
С юношами, бывавшими в семье Ивановых, Достоевский часто вступал в споры по поводу модного "нигилизма" и по вопросу о том, что выше: "сапоги или Пушкин". Он красноречиво отстаивал значение поэзии Пушкина.
Следующее стихотворение было написано Достоевским, чтобы поддразнить Марию Александровну Иванову. Она намеревалась поступить в консерваторию и должна была в известный срок подать прошение. Написать его за нее она попросила Федора Михайловича. Вечером накануне назначенного дня Мария Александровна спросила, готово ли прошение. Федор Михайлович вынул листик и подал его ей. На нем было написано:
С весны еще затеяно
Мне в консерваторию поступить
К Николке Рубинштейну,
Чтоб музыку учить.
Сие мое прошение
Прошу я вас принять
И в том уведомление
Немедленно прислать.
Когда Достоевский довольно посмеялся над рассердившейся девушкой, он вынул другой листок, на котором было написано прошение по обычной форме.
В один из приездов в Москву Достоевский был у Ивановых с Данилевским, долго о чем-то серьезно говорил с ним в закрытой комнате, а когда Данилевский уехал, то Федор Михайлович написал комедию под названием "Правдивый и Шематон", (2) где изображался под первым названием сам он, а под вторым — Данилевский.
Достоевский легко увлекался людьми, был влюбчив. Ему нравилась подруга Софьи Александровны Ивановой, Мария Сергеевна Иванчина-Писарева, живая, бойкая девушка. Однажды, будучи в Москве у Ивановых под Пасху, Достоевский не пошел со всеми к заутрене, а остался дома. Дома же у Ивановых оставалась Мария Сергеевна. Когда Софья Александровна вернулась из церкви, подруга ей, смеясь, рассказала, что Достоевский ей сделал предложение. Ей, двадцатилетней девушке, было смешно слышать его от такого пожилого человека, каким был в ее глазах Достоевский. Она отказала ему и ответила шутливо стихами Пушкина:
Окаменелое годами,
Пылает сердце старика.
("Полтава")
У Достоевского были необъяснимые симпатии и антипатии к людям, с которыми он встречался. Так, неизвестно почему, он невзлюбил очень хорошего человека, Василия Христофоровича Смирнова, мужа его племянницы, Марии Петровны Карепиной. Он вообразил себе, что тот должен быть пьяницей, и всюду делал надписи подобного рода: "Здесь был В. X. Смирнов и хлестал водку". Это повело к ссоре с Смирновыми. Этого Смирнова Достоевский хотел изобразить в Лужине в "Преступлении и наказании". Он часто ошибался в людях. С особенной страстной любовью говорил он о своем брате Михаиле.
Достоевский рассказывал Ивановым о своем близком, чуждом всяких этикетов знакомстве с царской семьей. Молодежь, наследника он характеризовал как милых, но малообразованных людей. Про государыню говорил, что она — настоящая институтка. Однажды он долго беседовал с ней, причем она прослезилась во время разговора. В пылу беседы он не заметил, что все время по привычке держал свою собеседницу за пуговицу платья. Достоевский участвовал в придворном спектакле. Ставили "Бориса Годунова", и Достоевский играл Пимена. На репетиции этого спектакля он очень спешил однажды из Москвы, где не мог по этой причине остаться долее двух-трех дней.
Примечания
(1) Доктор Левенталь, старший врач больницы. (Примеч. М. А. Ивановой.)
(2) Шематон — пустой человек, шалопай.