ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ДОСТОЕВСКОМ
Известный наш писатель Федор Михайлович Достоевский, отбыв установленный срок в Омском крепостном остроге, был определен на службу рядовым в 7-й линейный батальон, расположенный в городе Семипалатинске. Получив вскоре первый чин прапорщика, он женился на вдове, Марье Дмитриевне Исаевой. Я в первый раз увидала Федора Михайловича, когда он с молодой женой приехал с визитом к моему отцу, Артемию Ивановичу Гейбовичу, который был его ротным командиром; мне было тогда десять лет.
Глубоко сожалею, что нет давно в живых моих отца и матери, которые были очень дружны с Федором Михайловичем и Марьей Дмитриевной и могли бы много рассказать о нем, так как знали его коротко и часто вели с ним задушевные беседы. Знакомство их продолжалось три года, и они расстались друзьями. Печатаемое ниже письмо Достоевского, посланное из Твери к моему отцу в город Аягуз, ныне Сергиополь, достаточно выясняет их теплые, дружеские отношения. Сибирские друзья Достоевского и его сослуживцы большею частью умерли, оставшиеся же в живых, прочтя сообщаемое мною в редакцию "Исторического вестника" в подлиннике письмо и увидев портрет Федора Михайловича в офицерском платье, подаренный моему отцу, наверно, вспомнят своего бывшего товарища и сослуживца, этого добрейшего высоконравственного человека, хорошего семьянина и доброго, верного друга. По крайней мере, таким был Достоевский в Сибири и таким мы все его помним.
Федор Михайлович очень уважал и любил все наше семейство; особенным же вниманием и расположением его пользовались я и моя сестра, Лиза. Достоевские часто нас приглашали к себе, и мы бывали у них с отцом или матерью; иногда случалось, что заедут к нам Федор Михайлович или Марья Дмитриевна и увезут нас к себе. Мы очень любили бывать у Достоевских потому, что они были всегда очень добры и ласковы к нам, кормили нас всевозможными сластями и дарили нам разные вещицы. В то время у нас, в Семипалатинске, были в большой моде папиросы фабрики Михаила Михайловича Достоевского, брата покойного писателя, продававшиеся в ящиках. Ящик для папирос был длинный и не широкий, вроде сигарного; не знаю, сколько там было сотен папирос, но ящик был разделен пополам перегородкой — в одной половине были папиросы, в другой какой-нибудь сюрприз: фарфоровая вещица, ложка или тому подобное. Эти папиросы продавались в Семипалатинске, кажется, по четыре рубля за ящик. Федор Михайлович часто покупал эти папиросы, и тогда для нас был праздник: все прилагаемые к ним подарки Федор Михайлович дарил нам. У меня и до настоящего времени хранится из этих подарков маленькая корзинка из перламутра, оправленная в бронзу с красным камнем на ручке. Но больше всего нам нравилось у Достоевского то, что Федор Михайлович позволял нам сидеть в своем кабинете, давал нам книги, и мы, погруженные в чтение, забывали все на свете.
В одно из таких наших посещений, когда мы были углублены в чтение священной истории Нового Завета, Зонтаг, — Федор Михайлович вынул из шкафа книгу в переплете и, подавая ее нам, сказал:
— Вот вам, дети, книга, когда придете домой, то прочтите ее со вниманием, и, когда я приеду к вам, вы мне скажете, понравится она вам или нет.
Придя домой, мы тотчас раскрыли книгу, и одна из нас начала читать вслух, а другая со вниманием слушать. Первой в этой книге была повесть "Бедные люди". Мы прочли страницу, другую, и нас одолела страшная скука! Бросив скучное чтение, мы заглянули в конец книги, и, о радость! там были всё стихи. Одни из них носили заглавие "Помещик" и, кажется, начинались так:
Приятной летнею порой,
Под липками, часу в десятом,
Сидел помещик столбовой,
Покрытый стеганым халатом,
Курил он молча, не спеша, — и проч.
Это было большое стихотворение, по мы все-таки его выучили наизусть, слово в слово. Далее были еще стихи, воспевавшие, как обманутая девушка идет ворожить к колдунье, и когда она входит в дверь, то:
На дворе собаки, кошки,
— Оглушил их дикий хор;
Показался свет в окошке,
Дверь шатнулась, дверь скрипит.
Дева входит и дрожит.
Долгоносая чухонка
На красавицу глядит;
На руках ее болонка,
Скалит зубы и ворчит...
Вишь, тебя в какую пору
Сила вражья принесла!
Ну, зачем сюда пришла?.. — и проч.
В течение следующего утра мы вытвердили и эти стихи наизусть. Через несколько дней, как теперь помню, это было после обеда, часа в четыре, день был летний, хороший, Федор Михайлович и Марья Дмитриевна приехали за нами и увезли нас за город смотреть медведя. Когда мы возвращались оттуда, в самом хорошем настроении духа, Федор Михайлович спросил нас:
— Читали вы книгу, которую я дал вам?
— Как же, Федор Михайлович. Читали.
— Понравились вам "Бедные люди"? Расскажите мне, какое произвели на вас впечатление, когда читали их?
— Мы их вовсе не читали, Федор Михайлович, — отвечали мы на его вопрос, — начали было, да уж очень скучно показалось, так и бросили читать; но зато какие в этой книге стихи есть, мы все их выучили наизусть: как помещик, осматривая свое хозяйство, нашел беспорядки и распек мужиков:
Пришел в ужасное волненье,
Клялся, что будущей зимой
Всё с молотка продаст именье, —
И медленно пошел домой... — и проч.
Все это мы рассказывали с большим увлечением, перебивая одна другую, как вдруг заметили, что лицо у него сделалось бледное, печальное. Мы сейчас же присмирели и, разумеется, остальных стихов не досказали. А Марья Дмитриевна засмеялась и говорит:
— Не огорчайся, Федечка, — они еще дети, и понятно, что им больше нравятся стихи.
Памятен мне домик, где жил Достоевский в городе Семипалатинске. Он состоял из четырех комнат: первая маленькая комната была столовой, рядом спальня, налево из первой комнаты гостиная — большая угловая комната, а из гостиной налево дверь в кабинет. Меблированы комнаты были просто, но очень удобно: в гостиной диван, кресла и стулья были обиты тисненым дорогим ситцем, с красивыми букетами, перед диваном стоял стол, а возле кабинетной двери налево диванчик в виде французской буквы S и несколько маленьких столиков. У углового окна стояло кресло, на котором любил сидеть Федор Михайлович, и близ окна куст волкомерии в деревянной кадочке. На окнах и дверях висели занавеси; в остальных комнатах также было убрано мило, просто и уютно.
Прислугой у Достоевских был один денщик, по имени Василий, которого они раньше отдавали учить кулинарному искусству; в продолжение всей военной службы Достоевского он был у них поваром, лакеем и кучером; Достоевские отзывались о нем как о человеке незаменимом. Во время болезни Федора Михайловича, когда с ним случались припадки эпилепсии, Василий ходил за ним, как за ребенком. Уезжая, Федор Михайлович передал его отцу моему, и он жил у нас долго, с 1859 и по 1865 год, почти ежедневно вспоминая о своих добрых господах Достоевских.
При скромной обстановке, Федор Михайлович вел и жизнь самую скромную, бывал у своих избранных друзей и хороших знакомых, но большею частью проводил время дома за литературным трудом. В карты Достоевский не играл, хотя часто имел порядочные деньги.
Читая разные мнения о Федоре Михайловиче Достоевском, в особенности те, которые основаны на тех его письмах к брату и друзьям, где он просит денег или говорит о деньгах, из чего выводится заключение, что он был жадный человек, — я нахожу такой вывод ошибочным. Не знаю последующей жизни Достоевского в России, но жизнь его в Сибири показала, что это был за человек и зачем ему нужны были деньги. Получаемые им из России деньги расходовались, кроме домашних нужд, которые были очень умеренны, большею частью на бедных. Я очень хорошо знаю, что Достоевский долго содержал в Семипалатинске слепого старика татарина с семейством, и я сама несколько раз ездила с Марьей Дмитриевной, когда она отвозила месячную провизию и деньги этому бедному слепому старику.
Достоевский делал много таких благодеяний, о которых, конечно, я не знала.
Бывая у Достоевских, я часто находила там одного солдата. Это был поляк по фамилии Нововейский. Не знаю, был ли он разжалован в солдаты, или просто служил по набору, но Федор Михайлович очень любил его. Когда он приходил, Достоевский всегда приглашал его садиться, разговаривал с ним долго, угощал чаем или оставлял обедать. Нововейский был тихий, скромный, болезненный человек. Вскоре он женился, и я встречала его несколько раз у Достоевских вместе с женой; она носила повязку, какие носят у нас в Сибири все женщины из простого народа. Федор Михайлович и Марья Дмитриевна были очень любезны к обоим Нововейским, и я слыхала от моей покойной матери, что Федор Михайлович много помогал им в материальном отношении.
У Федора Михайловича было немало знакомых из разных слоев общества, и ко всем он был одинаково внимателен и ласков. Самый бедный человек, не имеющий никакого общественного положения, приходил к Достоевскому как к Другу, высказывал ему свою нужду, свою печаль и уходил от него обласканный. Вообще, для нас, сибиряков, Достоевский личность в высшей степени честная, светлая; таким я его помню, так я о нем слышала от моих отца и матери, и, наверно, таким же его помнят все, знавшие его в Сибири. В 1872 году, в первых числах сентября, я проезжала чрез город Семипалатинск, посетила своих старых знакомых, и в том числе капитана М. В. К., товарища моего покойного отца и сослуживца Достоевского. Мы пошли осматривать Семипалатинск. Проходя по одной улице, К. остановил меня и сказал: "Вот в этом домике жил Достоевский". Это было сказано с такой любовью, с таким благоговением, что трудно передать впечатление, какое произвели на меня эти простые слова.
В 1858 году Федор Михайлович подарил моему отцу свой портрет, и он в продолжение 25 лет свято хранился в нашем семействе... Копия с него прилагается к настоящей книжке "Исторического вестника".
Уезжая, Федор Михайлович подарил моему отцу большую часть своей библиотеки и целую коллекцию древних чудских вещей, состоявшую из колец, монет, серебряных и медных, браслет, серег, различных бус, изломанных копий и разных мелких вещиц из серебра, меди, железа и камня. Отец мой сделал для этих вещей особый ящик из нескольких отделений, где они были разложены в порядке.
В 1863 или 1864 году, через город Сергиополь, где в то время мой отец был городничим, проезжал начальник штаба, полковник Бабков. Явясь по службе к полковнику, который был очень любезен с отцом, последний в разговоре, между прочим, упомянул, что имеет древние вещи от Достоевского. Г. Бабков просил показать их и, увидев, посоветовал отправить в Петербург в Археологическое общество и даже любезно предложил взять эти вещи с собой и при случае, когда будет в Петербурге, показать кому следует. Мой отец к этим вещам прибавил еще несколько замечательно художественных изделий из глины, работы сосланного в город Тобольск известного Цейзика. Из этих изделий я помню только образ святой Варвары-великомученицы и несколько миниатюрных картин из сельской жизни. Отец мой в 1865 году умер, так и не дождавшись никакого ответа от г. Бабкова, и дальнейшая участь этих древних вещей, подаренных моему отцу Федором Михайловичем Достоевским, мне до сих пор не известна. Вот все, что я знаю из жизни Достоевского. Воспоминания мои о Достоевском не обильны какими-нибудь важными или особенно интересными фактами, но я пишу их в надежде, что, читая эти строки, прежние знакомые и сослуживцы Федора Михайловича, которые еще остались в живых и хорошо его помнят, откликнутся и, может быть, также напишут свои воспоминания о нем, более любопытные, нежели мои.